После аварии на Чернобыльской АЭС нашли точку с излучением 300 рентген в час.

За час можно было получить смертельную дозу радиации. Появились люди, которые чувствовали повышенный уровень радиации.

— Запомнилось, как в первые недели после чернобыльской аварии в штаб (он находился в подземном бункере) зашел с докладом офицер, проводивший на танке радиационную разведку рядом с разрушенным четвертым энергоблоком, — рассказывает первый руководитель объекта «Укрытие» Георгий Рейхтман. — Военный показал одну из точек на карте, сообщив, что там 300 рентген в час, то есть за час пребывания в этом месте получаешь смертельную дозу облучения. Вот в таких условиях приходилось начинать строительство «саркофага».

— В первую очередь нужно было придумать, как подступиться к «саркофагу», ведь радиоактивный фон был очень высоким, — говорит Георгий Рейхтман. — Для возведения стен решили использовать железнодорожные вагоны и грузовики. С одной стороны объекта проходили рельсы, по которым подгоняли вагоны и заливали их бетоном, а с другой — опалубку сделали с помощью автомобилей — их тоже залили бетоном. Я тогда подсчитал, что всего за тридцать минут раствор подвезли 26 грузовиков. В каждом было по десять тонн. Получается, за час укладывали 520 тонн — огромный объем. Работало два бетонных завода. Очередь машин, перевозивших раствор, растягивалась километра на три. И так — круглые сутки изо дня в день. Инженерные решения принимались с ходу: сегодня появилась идея, а на следующий день приступали к ее реализации. Строил «саркофаг» Минсредмаш СССР — по сути государство в государстве, занимавшееся всем, что связано с ядерным щитом Советского Союза. Объект возводили дистанционными методами. Для этого установили большое количество видеокамер, которые передавали картинки на мониторы, находившиеся в защищенных местах. Оттуда операторы управляли строительной техникой. Кроме того, на близлежащих зданиях поставили обшитые свинцом пункты наблюдения, с которых специалисты контролировали, как, например, крановщик укладывает ту или иную конструкцию, корректировали его действия по рации. Чтобы по ночам освещать площадку, над ней висел аэростат, оснащенный мощными прожекторами. Из-за него произошла трагедия: за трос, который шел от воздушного шара к земле, зацепился и рухнул вертолет, экипаж погиб. Это были военные пилоты из афганского полка. Получилось, что их бросили из одного огня в другой. Фотоснимки, которые делались с вертолетов, помогали проектировать объект. Кстати, я считаю, что пилотам не следовало приказывать забрасывать тяжеленные мешки в разрушенный реактор в первые дни после аварии. Это не улучшило, а наоборот, ухудшило ситуацию. Ведь каждый такой груз поднимал столб радиоактивных веществ, которые еще больше загрязняли подступы к поврежденному энергоблоку. Более того, пыль устремлялась высоко в небо и разносилась на многие километры, а сами летчики получали большие дозы облучения.

— В возведении «саркофага» участвовали солдаты срочной службы?

— Нет. Но задействовали резервистов — в основном это были мужчины старше тридцати лет.

— Сколько платили на этой опаснейшей стройке?

— Пять должностных окладов. Тогда в Чернобыле всем начисляли зарплату по такому принципу, причем независимо от того, где ты работаешь — в столовой или возле разрушенного реактора. Впрочем, выполнение особых заданий оплачивалось отдельно. Мне неоднократно доставались такие задания. Например, в первые дни после аварии мы помогали получать информацию с разрушенного энергоблока: с нашей помощью рабочий добирался до стены блока (ее толщина — 1,2 метра), в которой нужно было проделать отверстие. Для этого он использовал похожую на трубу установку, заряженную таблетками, прожигающими дыру. Дым стоял коромыслом, дышать было нечем, но с заданием справились. Кстати, о деньгах. Моя пенсия — больше пяти тысяч гривен. Когда-то этого было достаточно, сейчас — нет. Пришлось снова устроиться на работу. У чернобыльских ликвидаторов много денег уходит на лекарства, самое дешевое из них стоит 200 гривен. Поэтому даже больших пенсий на жизнь не хватает.

— Вам давали препараты, которые выводят радиацию?

— Ничего подобного мы и в глаза не видели. Главное было соблюдать неписаное правило — больше десяти бэр за один раз не получать, иначе в организме начнутся необратимые процессы. А кормили нас очень хорошо, вдоволь было минеральной воды.

— Правда, что алкоголь помогал выдерживать высокие радиационные нагрузки?

— Наука утверждает, что спиртное действительно связывает свободные радикалы, тем самым смягчает воздействие на организм облучения. Я бывший военный моряк-подводник, и во время службы мне приходилось видеть, как на базе встречали атомную подводную лодку, на которой произошла авария: поставили бочку спирта, экипаж ее опустошил в приказном порядке. Конечно, и в Чернобыле, несмотря на действовавший там сухой закон, бывало, пили, но только после работы и в меру. Ведь порой трудились по 12-16 часов. Сто граммов помогали сбросить напряжение.

— Где поселили строителей «саркофага»?

— В 1986 году я работал на ЧАЭС, жил с семьей в городе атомщиков Припяти. Когда после аварии город эвакуировали, меня с коллегами перевели в пионерский лагерь «Сказочный», который находился в относительно чистом месте. Но мы стали загрязнять эту территорию радиацией — заносили ее на себе. Утром встаешь, а вся подушка в твоих волосах. Подносишь к ней дозиметр — тридцать тысяч бета-распадов. Причем, уезжая после работы на ЧАЭС, мы проходили дезактивацию, меняли одежду. Радиации набирались по пути в лагерь. Нужно было при въезде на его территорию поставить душевые, чтобы мы могли смыть радионуклиды. Мобильный пункт дезактивации попытались раздобыть у военных. Я обратился с этой просьбой к Герою Советского Союза полковнику Иванову, занимавшему высокий пост в химических войсках: «Дайте хотя бы передвижной пункт для избавления солдат от вшей». Оказалось, что армия ничем подобным не располагала. Полковник успокоил: «Когда «Сказочный» окончательно будет загрязнен, мы вас переселим». «Так можно и до Ялты переселять», — возразил я. Иванов серьезным тоном заявил: «Если понадобится, будете жить в Ялте». Пришлось своими силами изготовить душевые. Но пионерлагерь мы все же загрязнили. Новым местом жительства стал пассажирский теплоход «Таджикистан», приписанный к порту Волгограда, который с двенадцатью другими подобными судами перегнали к берегу Припяти с Волги и Днепра, устроив на них общежития.

— Как отметили завершение строительства объекта «Укрытие»?

— Без особых торжеств. За месяц до сдачи объекта меня назначили его руководителем. Нужно было готовиться принять «саркофаг», но набрать коллектив оказалось крайне сложно. Нужные нам специалисты наотрез отказывались, некоторые крутили пальцем у виска, мол, мы не сумасшедшие, чтобы идти на такую работу. Обещание высоких окладов не действовало. Тогда мой заместитель Владимир Галкин предложил: «Жора, если специалисты не хотят, давай брать любых, кто согласится». Пришлось искать смельчаков среди шоферов, сантехников, слесарей… Впрочем, удалось сагитировать и нескольких отставников, служивших на атомных подводных лодках и инженеров с других атомных станций. Радиационные поля в объекте высокие, поэтому персонал быстро набирал суточную дозу облучения. Получалось, что люди есть, но работать они могут весьма ограниченное время. Другое дело руководители. Мы не оглядывались на суточную норму, для нас главное — выполнить задачу. Так меня научили на флоте: если задание рискованное, выполняй его сам. Профессионализм помогал получать минимально возможные дозы. Кстати, места внутри объекта, где часто бывают люди, ежедневно дезактивируются особыми моющими средствами и липкими составами, которые наносят на поверхности. Эти «липучки» затем снимаются, как пленка, вместе с приставшей к ним радиоактивной пылью.

— Для работы внутри «саркофага» используется защитная одежда?

— Да, она белого цвета. На ноги надеваются особые бахилы, обязателен головной убор. В первое время эту одежду приходилось менять раз по шесть за смену — после каждого посещения объекта. Интересно, что в объекте «Укрытие» до сих пор трудятся несколько человек из первых наборов. Представляете, четверть века изо дня в день они работают внутри «саркофага». Эти люди — настоящие герои! Воздействие на организм радиации очень индивидуально. Например, в 1988 году, когда у меня начались проблемы со здоровьем, после курса лечения получил направление в санаторий в Харьковской области. Там я познакомился с молодым милиционером из Львова. Он 15 дней находился в командировке в поселке чернобыльских ликвидаторов Зеленый Мыс — как сотрудник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности проверял работу столовых. Поселок расположен в относительно чистом месте. За время командировки милиционер два раза побывал в Чернобыле (это в 16 километрах от атомной станции). Казалось бы, получить большую дозу облучения ему было негде, тем не менее у него обнаружили рак крови. Кстати, есть немало людей, которые чувствуют повышение уровня радиации. Поначалу я воспринимал это как фантазии, но потом поверил, ведь дозиметр подтверждал правдивость их слов.