Профессионально о смерти

25.02.2017

Профессионально о смерти

— Дмитрий Евгеньевич, если позволите, начнем с вопросов про живых. Вы занимаетесь исследованием телесных повреждений в рамках различных криминальных ситуаций. С какими травмами приходят череповчане чаще всего?

— Да, первое направление нашей работы — живые лица, и это официальный термин. Второй объект исследования — труп, третий — вещественные доказательства биологического происхождения, например, волосы или следы крови. Четвертый объект — материалы уголовных и гражданских дел. В последнем случае нам приносят историю болезни, по которой нужно установить, были ли причинены повреждения, давность и тяжесть причиненного вреда. Основную долю заключений мы делаем по таким историям болезни. Что касается первого направления, то в день к нам приходят от пяти до 15 пациентов. Преобладают тяжкие преступления. Но приходят и с кровоподтеками, ссадинами, травмами, полученными в бытовых конфликтах. Большинство преступлений происходят из-за алкоголя, нехватки денег на него или в алкогольной горячке. Даже если повреждения получают на улице, их причиняет либо пьяный, либо тот, кто хочет украсть у тебя что-то, чтобы выпить.

— Это повлияло на ваше отношение к алкоголю?

— Я алкоголь не употребляю и не курю, занимаюсь активно спортом. Может, в этом сыграла роль и профессия, а может, и то, что возраст напомнил о себе. Судебной медициной я занялся в 2004 году после окончания Ярославской медакадемии. Все мои эксперты тоже имеют медицинское образование.

— Получается, на места преступлений вы выезжаете не часто?

— На освидетельствования живых — крайне редко. В основном потерпевшие приходят к нам, здесь все для этого приспособлено. В больницы мы практически не выезжаем, там врачи сами описывают повреждения. Там тщательнее изучают внутренние повреждения при помощи рентгена, операций, МРТ.

— Психологически сложно работать с пострадавшими, вас учили этому?

— Каждый пострадавший считает, что мир должен крутиться вокруг него. А если не крутится — значит, медики плохие. Почему у нас медицина такая плохая? Потому что она не крутится вокруг пациентов. Весь мир должен крутиться вокруг родственников умерших. Мы стараемся соблюсти баланс: даем человеку высказаться, чтобы собрать анамнез, узнать, когда, куда и чем били… Но эти рассказы нужно вовремя останавливать, не доходить до тещи-деспота и того, что жена его лупит. Не стоит также пропускать проблему через себя, нельзя переживать.

Каждый пострадавший считает, что мир должен крутиться вокруг него. А если не крутится — значит, медики плохие.

— У вас есть какие-то любимые сериалы про коллег?

— В сериалах про судмедэкспертов показывают полную и абсолютную чушь! Сериал «След» вообще нужно отменить. Единственный сериал, приближенный к реальности, — это «Эксперты», он не кассовый, не знаю, показывали ли его по телевизору. Там нет такой чуши, как в этих современных сериалах. «Декстер» — красивый сериал, но о нем я ничего не могу сказать — в США все по-другому работает. Там есть, к примеру, система коронеров, которые принимают решение, насильственной была смерть или нет.

— В США есть даже фермы тел, где судмедэксперты изучают степень разложения в разных условиях. Как вы считаете, нужна ли подобная лаборатория в России?

— Это правильно. Вопросы определения срока давности смерти изучены плохо. Достаточно точно можно определить время смерти только до суток. Когда в фильмах говорят, что смерть наступила в 10.32, плюйте в экран, это чушь! В течение суток можно определить час смерти, после этого — только сколько прошло суток. А потом труп скелетируется, и давность смерти растягивается до бесконечности.

— Можно ли определить причину смерти по скелету?

— Иногда можно определить и по скелету. Были случаи, когда мы определяли, что человек утонул, только по костям. Дело в том, что когда человек тонет, вода, содержащая диатомовый планктон, попадает в легкие. Планктон имеет хитиновую оболочку, которая не разлагается, но благодаря кровотоку распространяется по всему организму, во все органы, в том числе в кости. Человек умирает, умирает планктон, однако хитиновая оболочка остается. В Вологде есть лаборатория, в которой из костей могут выделить этот планктон, так что если его находят, это подтверждает, что человек утонул. Если, к примеру, человека убить и кинуть в воду, вдох он не сделает, вода в легкие не попадет, а значит, планктон по организму не распространится. Иногда по скелетированному трупу можно определить причину смерти косвенно, по переломам, к примеру, на черепе.

— Тело успевает разложиться за сезон?

— В разных условиях все по-разному. В лесу повешенное тело может сохраняться очень долго, даже мумифицироваться может. Труп попадает в среду с высокой температурой и проветриванием, в результате чего из него выходит вода. Рыбу вяленую ели? Это и есть мумия. С трупом происходит то же самое: он уменьшается в размерах, остается только плотная ткань, кости обтянуты кожей, мышц почти нет. В среде без влаги останавливаются все гнилостные процессы, поскольку бактериям для жизнедеятельности нужна вода. Мумификация встречается очень часто, например, когда в подвалах умирают бомжи. Если там тепло, есть сквозняк, то тело хорошо консервируется.

— Наш разговор перешел в довольно циничную плоскость…

— Цинизм есть у всех медиков. Посмотрите, какой у медиков юмор, какие анекдоты — они все циничные. Все врачи к смерти относятся спокойно. Исключение — смерть детей. Смерти детей, особенно насильственные, мы пропускаем через себя. Очень тяжело выезжать на такие трупы, вскрывать их. У меня был случай, когда во время вскрытия я определил, что ребенка убили. Я описал все повреждения, рассказал, как это произошло, чем сделано, все передал следователям. Подозреваемых задержали, хотя изначально они утверждали, что это не было убийством.

Все врачи к смерти относятся спокойно. Исключение — смерть детей. Смерти детей, особенно насильственные, мы пропускаем через себя.

— Вскрытия вы проводите всегда, даже если причина смерти очевидна?

— Есть травмы, по которым видно все сразу, к примеру, множественные колото-резаные ранения, а есть ситуации, в которых все не так просто. Но вскрытие проводится всегда, даже если это 30 ножевых или сквозное огнестрельное с размозжением черепа. Во время исследования мы отвечаем на множество других вопросов: наличие алкоголя в крови, давность смерти…

— Может ли кто-то оспорить заключение судмедэксперта?

— Оспорить может кто угодно, но провести экспертизу может только другой судмедэксперт. Бывает, назначают экспертизы в других учреждениях, но все зависит от решения суда. Качество экспертизы зависит от того, кто более доказательно выскажет свою точку зрения. Допустим, можно установить не только смерть от асфиксии (удушья), а еще доказать на каких основаниях сделан вывод, приложить таблицы, схемы, результаты дополнительных гистологических исследований. И чем больше доказательная база, тем сложнее ее оспорить. И это самое сложное в работе.

— С кем работать легче — с живыми или мертвыми?

— Живых намного больше, поэтому легче работать с трупами. Историй болезни много, они постоянно меняются, нужно пропускать через себя много информации, переключаться, а трупов меньше, поэтому и информации меньше.

— Какая самая частая причина смерти в вашей практике?

— Скоропостижная смерть, естественная. Из насильственных — травма тупым предметом. Это падения с высоты, ДТП, нападения. Меньше травм от острых предметов, огнестрелов, электротравм. На втором месте, наверное, асфиксия, потому что в нее входят повешения и утопления.

— А какие причины смерти определить сложнее всего?

— Очень сложно определить диффузно-аксональное повреждение головного мозга. Это микроповреждения клеток, найти которые очень сложно. Сложно определить причины скоропостижной смерти у молодых людей, у детей. Проще, если есть явная причина — к примеру, пневмония, которую видно. А бывает внезапная сердечная смерть или смерть грудного ребенка, когда на глаз все в порядке. Для этого и существуют гистологические исследования. Сложно также определить заболевания или смерть от отравлений. Химической лаборатории у нас нет, материалы для исследования отправляем в Вологду.

— Отравление ядом?

— Наркотики, психотропные препараты, передозировки суррогатами алкоголя… Их много, всегда так было. Это заметно, когда в СМИ освещают массовое отравление. Тогда все сразу кричат. А у нас такие идут друг за другом, поэтому незаметно, хотя их очень много.

— Вам не хватает лабораторий в Череповце?

— Не хватает гистологической и химической лабораторий. В Вологде сразу после вскрытия можно узнать концентрацию алкоголя в крови. А мы отправляем материалы им, ждем, это усложняет работу. Даже транспортировка материалов — уже проблема, транспорта у нас нет, возит, кто может. Кто-то из наших везет, или следственный комитет помогает.

— Какие причины смерти лидируют среди некриминальных?

— Впереди заболевания сердечно-сосудистой системы. Чтобы сберечь сердце, нельзя употреблять алкоголь, нельзя курить, нужно заниматься спортом, ограничивать себя в пище, есть меньше жирного, соленого и сладкого, кушать больше овощей, фруктов, каш, мясо употреблять постное, а лучше рыбу, пить зеленый чай.

Это заметно, когда в СМИ освещают массовое отравление. Тогда все сразу кричат. А у нас такие идут друг за другом, поэтому незаметно, хотя их очень много.

— Приходится ли обращаться за советом к другим врачам или коллегам?

— Постоянно. Очень часто мы делаем экспертизы комиссионно, часто спорим и даже приходим к разным выводам. Иногда обращаемся к врачам-клиницистам, травматологам, нейрохирургам. Консультируемся по травмам, длительности лечения. Самый сложный вопрос — тяжесть причиненного вреда здоровью, это сложнее, чем причина смерти. Также сложно установить причинно-следственную связь между травмой и вредом здоровью, особенно когда травма накладывается на травму. Допустим, в детстве вы упали с яблони, стукнулись головой, получили сотрясение. Вы с этим живете, оно вас не беспокоит. А через десять лет вы получаете вторую травму: в драке вас бьют по голове. Начались судороги. Возможно, если бы вы не упали с яблони, судорог бы не было. Если бы не ударил хулиган, их опять же не было бы. И как в таком случае принять правильное решение? Это условный пример, но именно такие случаи самые сложные, вынуждающие консультироваться с коллегами.

— Чего вам не хватает в работе?

— Не хватает знаний, литературы. Стараюсь читать что-то новое, повышать уровень, пользуюсь интернет-ресурсами. Мало судебно-медицинской литературы, а если и есть, то в основном переизданные старые книги. Есть журнал, где публикуют свежие наработки, но их мало. В плане давности наступления смерти исследований очень мало, так что все эти фермы, кладбища — все это правильно, этим нужно заниматься.

— А как вы выбрали эту профессию?

— Я хотел быть хирургом, но поработал санитаром в операционной, затем медбратом в онкодиспансере и понял, что это не мое. Потом начался курс судебной медицины, и мне очень понравилось. Судебная медицина — это постоянный квест, расследование, причем порой очень запутанное. А от твоего решения многое зависит. Благодаря судмедэкспертам дела могут закручиваться или, наоборот, притормаживаться, если мы видим, что следов преступления нет. И эти квесты меняются, один заканчивается, начинается другой.

— Вспомните какой-нибудь из квестов?

— Была интересная экспертиза, когда я определял по травмам, кто из участников ДТП сидел за рулем. После аварии потерпевшие вышли из автомобиля, и никто не помнил, кто сидел за рулем, а это было принципиально для следствия. Все остались живы, со множественными травмами попали в больницу. По повреждениям каждого участника ДТП и автомобилей я установил, кто сидел за рулем. Это была крайне сложная экспертиза: я выезжал на стоянку, со следователем мы смотрели оба автомобиля, изучали деформации кузовов. На правильный ответ навели повреждения справа и слева, полученные из-за деформированных стоек, а также локальные переломы таза от руля. Экспертиза шла около двух месяцев.

— Как к вашей профессии относятся в семье?

— Жена у меня врач, так что все понимает. Дочь постоянно спрашивает, кем я работаю. Я объясняю, что я медицинский эксперт и помогаю сажать в тюрьму плохих людей. Новые друзья и знакомые воспринимают мою работу тяжелее, часто начинаются шуточки, но, как правило, плоские. Это не относится к друзьям-следователям, они к этому относятся нормально.

— С этой работой как-то изменилось отношение к жизни?

— Думаю, да. Хорошо понял, что жизнь — это мгновение, поэтому нужно успеть сделать как можно больше для своих близких. Жизнь и сама-то по себе пролетает, а может и остановиться когда угодно. Останутся же только твои дела, только то, что успел. К такой философии пришел. Я, например, всегда пристегиваюсь за рулем.

Семен Мануйлов, официальный сайт города Череповца